Начнем с того, что крестьянская община всегда очень тщательно делила землю сначала по сортам, а уж потом по количеству работников, в результате в некоторых деревнях исчислялось до 30 сортов земли в зависимости от ее плодородия и удобства обработки. И у каждого крестьянина были полоски всех видов земель — было абсолютное равенство землепользования. Некоторые деревни не делили землю так, чтобы каждому досталось земли абсолютно всех сортов, а тщательно высчитывали, сколько прибыли может принести тот или иной участок общинной земли. И общинную землю делили на участки только по количеству крестьян, но каждый участок имел площадь в зависимости от его прибыльности — высокоприбыльные земли были меньшей площади, а низкоприбыльные — большей. И когда при разделе земли бросали жребий, кому какой участок должен достаться, то на жребий могла выпасть и плохая земля, но ее было много, и в сумме она давала такую же прибыль, как и участки хорошей земли. Обид не было. А в колхозе абсолютно вся земля обрабатывается одним клином, и даже если все колхозники до одного пашут землю, то и в этом случае затраты труда на разных участках общего колхозного поля не равны, то есть трудодень не равен трудодню.
Мало этого, при одинаковом виде работ теоретически еще можно было бы их уравнять — крестьяне имели опыт того, как это делается. Но ведь коллективизация предусматривала специализацию — в этом ее огромный и главный хозяйственный смысл! Однако специализация — это разные виды работ. Разные! То есть русский человек просто не способен был сравнить эти работы даже в их тяжелой части и, следовательно, не мог их уравнять. Пахота не равна косьбе, и не просто не равна по затратам физической и умственной энергии, а просто это разные работы. Работа сеятеля не равна работе скотника, а последняя не равна работе доярки — это просто разные работы. И все эти работы не равны работе бухгалтера или секретарши председателя, как бы добросовестно те ни относились к своим обязанностям.
А всем один и тот же трудодень?
Причем это ведь были односельчане, знающие друг друга как облупленных. Они знали, и кто ленив, и кто туповат, знали, кто и как может работать. И им была ненавистна сама мысль, что на их труде эти ленивые и тупые будут паразитировать и смеяться над тружениками — «дураков работа любит!». В общем, подобная «артель» — это настолько не по-русски, что вся эта затея с коллективизацией должна был бы сдохнуть, не начавшись, если бы…
Если бы большевики уже не имели на селе огромные массы своих сторонников — людей, понимавших, что это их власть, и эта власть хочет светлого будущего для них. Тех крестьян, кто 10 лет спустя отстоял свою власть в тяжелейшей войне с Европой. А в ходе коллективизации эти люди отстояли технический прогресс на селе, хотя им тоже был ненавистен порядок оценки труда, им тоже, причем добровольно, пришлось наступить на свои взгляды на абсолютное равенство. Остальные крестьяне, обыватели, которых не волновала власть, особенно обыватели на Украине и в областях казачьих войск, наступили на свои взгляды от бессилия: идти на поводу у кулаков, сопротивляться власти и затягивать голод они уже просто не могли — понимали, что «против мира не попрешь».
Что, собственно, создали большевики под вывеской сельскохозяйственных артелей? По своей организации это были слепки с организации промышленных предприятий, но только с весьма слабой трудовой дисциплиной и своеобразным способом оплаты труда (который, кстати, со временем все больше и больше приближался к оплате труда в промышленности). Да, колхозы обеспечили мощный, невиданный ранее в России прогресс сельского хозяйства, обеспечили его продовольственную независимость и недостижимый сегодня уровень потребления высококачественных продуктов питания в СССР. Но колхозы не были идеалом — не были тем, что можно было бы создать, если бы действовать с учетом русского мировоззрения.
Русский путь — это одновременно и путь делократизации управления чем угодно, в том числе и сельскохозяйственной артелью, но если этого понятия и сегодня не знают, то в те годы оно просто не было и известно. А делократизация (не во всем, конечно) максимально соответствует тем представлениям о коллективном труде, имевшимся, да и сегодня еще имеющимся, у русского человека.
Если упростить делократический принцип организации русской сельскохозяйственной артели, то работу каждого работника нужно было оценивать не по трудодням, а по полной стоимости результатов его работы. А с этой стоимости вычитать стоимость работы тех работников, кто участвовал в получении этих результатов. По сути, сделать каждого работника, согласного на это, единоличным хозяином в своем деле.
Повторю, на самом деле людей, способных быть хозяином, очень мало, вот им следовало стать артельщиками подразделений колхоза, а к ним записались бы те, кто желал быть в артели данного «хозяина» или «рядчика». При этом артели, разумеется, были бы специализированы — артели полеводов, конюхов, скотников, доярок, свиноводов и т. д. Формально это соответствовало бы делению колхоза на бригады. Но отличие было бы в том, что члены бригад получали «трудодни», а артель как бы продавала свою продукцию колхозу и получала всю стоимость этой продукции, как и получает ее хозяин. И второе отличие — это исключительная добровольность: ты записываешься к тому рядчику, который тебе по нраву, если ты по нраву ему. Тебе никто не по нраву и ты никому не по нраву? Вот тебе твой участок земли — и обрабатывай его сам, как хочешь.