Чужие и свои. Русская власть от Екатерины II до Ст - Страница 57

Поскольку вышеперечисленные лица являются тем, что принято называть «государством», то вопрос о том, кому поручить восстановление (развитие) экономики, конкретизируется — государству или «талантливым предпринимателям», подчиняющимся «рыночным отношениям»? Реальные цари, как видите, поручили развитие экономики Российской империи предпринимателям, может, и нам пойти по этому пути? Ведь именно таким путем развивались экономики западных стран, и развивались достаточно успешно — чем же этот путь плох?

Этот путь плох невидимой обывателю разницей между Западом и Российской империей.

На Западе в то время была иная элита, которая руководствовалась иной формулой успеха в жизни — лично создать дело, слава которого и будет твоим успехом. Поэтому та западная элита была способна развить экономику и в части этой своей способности являлась примером для остального народа своей страны.

В России же образцом для всех было помянутое паразитическое дворянство, у которого формула успеха была иной — выбиться на какой-то более высокий уровень и там устроиться. Были, конечно, редкие исключения выбивавшихся вверх своим трудом, но в массе российская «элита» успеха добивалась с помощью родственников («При мне служащие чужие очень редки;/ Все больше сестрины, свояченицы детки…») и, главным образом, с помощью денег. Да, деньги и в России получали от какого-либо производства — от какого-либо дела, но российское дворянство брезговало и лично не собиралось заниматься никаким производительным трудом. Поэтому даже если дворянство и имело производство, скажем, сельскохозяйственное имение, то поручало его тогдашнему «топ-менеджеру» — управляющему.

Само дворянство белых ручек не пачкало. И не пачкать белых ручек становилось российским ИДЕАЛОМ успеха.

Германия на начало XX века имела на 56 миллионов жителей 22 университета с 36,5 тысячи студентов и 11 высших технологических школ с 17 тысячами студентов. Кроме этого, неизвестное мне количество немецких студентов училось в 3 высших горных, 5 высших лесных, 5 высших ветеринарных, 2 высших сельскохозяйственных школах и 8 сельскохозяйственных институтах при университетах.

Япония на начало века имела втрое меньше населения, чем Россия, но у Японии уже было обязательное начальное образование и 3111 профессионально-технических школ с почти 200 тысячами учащихся. Кроме этого, 7 технологических высших школ и 2 университета с примерно 11 тысячами студентов. (Япония имела и 101 женскую высшую школу с 32,5 тысячи курсисток.)

А к концу XIX века в России было всего 9 университетов на 130 миллионов населения (из которого 1,5 миллиона были дворяне), но только Петербургский и Московский были так-сяк наполнены, имея около 4 тысяч студентов на пяти факультетах при четырехлетнем обучении. А, скажем, Казанский имел всего 858 студентов, Харьковский — 1489, Новороссийский — 688.

Всего в университетах училось почти 14 тысяч студентов, из которых филологов было 2,8 тысячи и юристов 5,2 тысячи. А в 12 российских высших учебных заведениях, готовящих инженеров всех специальностей и агрономов, училось менее 5,4 тысячи студентов. Ну какой рост народного хозяйства нужно ожидать от страны, в элите которой желающих быть болтунами с чистыми ручками больше, чем желающих заниматься производительным трудом? (Кстати, в это время учившихся на попов (еще одни белые ручки) было более 50 тысяч.)

Вот этот идеал (белые ручки и много денег) российской элиты настолько был корнем ее мировоззрения, что сохранился и в СССР — в формальном государстве трудящихся.

Вот интересный момент из воспоминаний американского инженера Джона Литтлпейджа (John D. Littlepage, «In Search of Soviet Gold», или Литтлпейдж Джон. «В поисках советского золота». Режим доступа: http://e-libra.ru/read/190056-v-poiskax-sovetskogo-zolota.html), который в конце 20-х прошлого века показывал рудники Аляски старому большевику А. П. Серебровскому, которому было поручено расширить добычу золота в СССР (об этом позже):

«И еще вспоминается один инцидент, который меня тогда удивил. Я организовал встречу Серебровского с главным управляющим рудника Аляска-Джуно, одного из крупнейших в мире золотопромышленных рудников. Мы добрались туда ко времени обеденного перерыва и увидели управляющего выходящим из туннеля в рабочей одежде, собравшей немало грязи.

Когда я его представил Серебровскому, тот удивился. Он отвел меня в сторонку и спросил:

— Вы сказали, это главный управляющий?

Я ответил:

— Именно он.

Мы втроем пошли в столовую компании, сели за один из длинных столов с едой, набрали себе, кто чего хотел. Конечно, никакие столы ни для кого не были забронированы, и за нашим столом сидело много простых горняков, они слушали нашу беседу и иногда вступали в разговор.

Эпизод произвел большое впечатление на Серебровского; он потом долго со мной говорил. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что главный управляющий сел обедать со своими собственными рабочими, даже глазом не моргнув.

Я ничего особенно впечатляющего в том не усмотрел».

Заметьте, это поражался коммунист и старый революционер — профессиональный радетель рабочего класса. А вот поразился американец в этих своих воспоминаниях. К этому времени Литтлпейдж уже приехал в СССР и восстанавливал добычу золота на Урале, руководя крупнейшим советским рудником, уже оснащенным американской техникой:

«Люди в Берлине, оказалось, говорили чистую правду, рассказывая про русские традиции, что инженеры и служащие предпочитают хорошо одеваться и сидеть у себя конторах, подальше от грязных рудничных шахт. Однажды, вскоре после приезда в Кочкарь, к нам на рудник прибыла группа из двухсот студентов на практику, в большинстве первокурсники. Трест “Главзолото” в спешном порядке организовал учебные заведения для подготовки дополнительных горных инженеров, а несколько уже существовавших горных академий расширялись со всей возможной быстротой, чтобы обеспечить растущую необходимость в техническом персонале.