Чужие и свои. Русская власть от Екатерины II до Ст - Страница 27

Отдельно надо подчеркнуть, что А. Н. Энгельгардт был выдающимся хозяином — тем, кто может достичь самого высокого дохода при минимуме затрат, — он на порядок увеличил денежный оборот имения с тем же количеством земли. Но Энгельгардт не гнался за личным обогащением — это ему было неинтересно (хотя и его личный доход тоже рос). Он не сдирал три шкуры с работников и поэтому одновременно поднял и благосостояние крестьян тех деревень, которые на него работали. Пожалуй, он был лучшим хозяином России, к нему со всех концов приезжали учиться, и, казалось бы, именно его хозяйство должно было быть образцом для остальных хозяйств России, казалось бы, путь помещичьих латифундий, как и учили немцы, — вот выход для России в области сельского хозяйства!

Но Энгельгардт, критикуя и будущие реформы Столыпина, писал:

«Разделение земель на небольшие участки для частного пользования, размещение на этих участках отдельных земледельцев, живущих своими домками и обрабатывающих, каждый отдельно, свой участок, есть бессмыслица в хозяйственном отношении. Только “переведенные с немецкого” агрономы могут защищать подобный способ хозяйствования особняком на отдельных кусочках. Хозяйство может истинно прогрессировать только тогда, когда земля находится в общем пользовании и обрабатывается сообща. Рациональность в агрономии состоит не в том, что у хозяина посеяно здесь немного репки, там немного клеверку, там немножко рапсу, не в том, что корова стоит у него целое лето на привязи и кормится накошенной травой (величайший абсурд в скотоводстве), не в том, что он ходит за плугом в сером полуфрачке и читает по вечерам “Gartenlaube”. Нет. Рациональность состоит в том, чтобы, истратив меньшее количество пудофутов работы, извлечь наибольшее количество силы из солнечного луча на общую пользу. А это возможно только тогда, когда земля находится в общем пользовании и обрабатывается сообща.

…Описав там же мое хозяйство, я закончил статью следующим образом:

“Я достиг в своем хозяйстве, можно сказать, блестящих результатов, но будущее не принадлежит таким хозяйствам, как мое. Будущее принадлежит хозяйствам тех людей, которые будут сами обрабатывать свою землю и вести хозяйство не единично, каждый сам по себе, но сообща”. И далее я говорю: “Когда люди, обрабатывающие землю собственным трудом, додумаются, что им выгоднее вести хозяйство сообща, то и земля, и все хозяйство неминуемо перейдут в их руки”. И додумаются».

Сам Энгельгардт не смог додуматься, как именно объединить русских крестьян, большевики тоже не смогли, но у них была власть — они взяли и объединили. Объединили так дубово, так по-книжному, так по-западному, так по-немецки, что Энгельгардт наверняка не раз в гробу перевернулся. Переворачивался потому, что он все силы приложил, чтобы самому понять и другим объяснить, что это такое «русский народ», что это очень непросто, что это очень сложное и противоречивое образование. И он писал об этих противоречиях в среде русских крестьян, предупреждал о них, но для большевиков (как и для Столыпина) он был не авторитет, как и, скажем, Бакунин. У большевиков был свой свет в окошке — свет Запада. Начиная от Карла Маркса и заканчивая «научными» достижениями западных экономистов и агрономов.

Однако прежде чем рассмотреть противоречия в обществе русских людей, давайте закончим с Энгельгардтом как хозяином — за счет чего ему удалось достичь выдающихся результатов своего хозяйствования?

Надо понять положение в тогдашнем сельском хозяйстве России. Самый гнилой класс России, ее ленивое и тупое быдло — дворянство (исключения только подтверждают правило), давшее основу такому же ленивому своему потомству — интеллигенции, до 1861 года имело практически все земли (кроме царских и казачьих) в своем частном владении. И хозяйствовало просто — крепостные половину недели работали на барском поле, половину — на поле, отведенном барином для крепостных. В 1861 году царь освободил крестьян от необходимости работать на барина, но не дал крестьянам земли для работы на себя. Вернее, земля выделялась из барской по норме, однако крестьяне обязаны были ее выкупить в рассрочку. Тем не менее, лишившись дармовой рабочей силы, многие ни на что не способные помещики начали разоряться. А разоряясь, бросили поместья на управляющих из тех же крепостных и поступили на чиновничью и военную службу, став получать от царя гораздо больше, чем давали их разоряющиеся поместья. То есть этих паразитов теперь уже и через казну продолжали кормить те же крестьяне, и в еще большей мере.

«Передовую» роль помещиков в сельском хозяйстве России Энгельгардт показывает на таком примере. На второй год жизни и работы Энгельгардта в деревне в Смоленске была устроена сельскохозяйственная выставка достижений Смоленской и соседних губерний, из столицы была привезена куча золотых, серебряных и медных медалей (надо думать, царские чиновники «пилили откаты»). Медали остались практически не розданными — экспонатов на выставку было представлено очень мало и в основном с царских хозяйств. А посетитель из трех губерний был один — Энгельгардт. Вернее, двое, поскольку Энгельгардт взял с собой и своего батрака в качестве сельскохозяйственного эксперта и своего советника. Энгельгардт неделю ждал, что приедет еще кто-нибудь из местных помещиков и можно будет посоветоваться на счет помещичьих проблем, — не дождался. Остальным помещикам трех губерний все эти достижения сельского хозяйства были просто неинтересны, им и без достижений сельского хозяйства было хорошо.