И если для крестьянина хорошим заработком в те времена были 50 копеек в день, то граборы зарабатывали и рубль, и рубль двадцать. А в России в это время был бум на земляные работы — нужны были насыпи для железных дорог. Казалось бы, вот где граборы могли стать миллионерами. Однако на вопрос Энгельгардта, почему граборы не работают на железной дороге (чугунке), последовало разъяснение:
«Пробовали наши и на чугунку ходить. Заработать там много можно, если бог здоровья даст, да что толку. В одно лето так собьешься, что потом в год не поправишься. Там, на чугунке, сибирная работа, сверхсильная, до кровавого пота — за непочтение к родителям такую работу делать. Там работают с загонщиками — гони за ним. А загонщиками-то подобраны молодцы, притешают их тоже. Ну, и убивается народ. Нет, наши граборы на чугунку не ходят — туда безрасчетный народ идет, за большими заработками гонятся, или от нужды, на задатки их тоже ловят. И много их там пропадет, умрет, либо калекой вернется».
В настоящее время все больше и больше оседающий в конторах и управляющий механизмами народ уже не представит, что значит работа «на износ», что значит «надорваться на работе», но тогда еще много видов физических работ были именно такими. Но в этом разъяснении грабора вы увидели термин «загонщик», о котором грабор сообщил как о некоем враге всех остальных. Дело в том, что на железной дороге земляные работы брали на себя подрядчики — люди с деньгами, они сами не работали, а нанимали крестьян, которым платили повременно, скажем, рубль в день. Но в такую свою «артель» они ставили и одного профессионала — грабора, которому тайно платили больше, скажем, три рубля в день («притешили» его), но с условием, что он в работе будет все время опережать остальных землекопов.
С американцами или немцами такая бы штука не прошла, там принцип — «какое мне дело до всех до вас, а вам — до меня?». Ну и пусть себе загонщик горбатится, ведь мы же не лежим, мы работаем столько, сколько полагается. Но это же были русские, они не могут быть последними в обществе, они обязаны «равняться», поэтому все остальные гонятся за провокатором, теряя здоровье.
Нет никаких сомнений, что большевики совершенно не это имели в виду, когда развили стахановское движение, — целью было выявить и развить таланты в рабочей среде, только в этом смысле поставить перед рабочими маяки. Я это гарантирую, поскольку многие годы сам подводил итоги соревнований, посылал людей фотографироваться для доски почета и знаю, какие цели преследовались. Но в те годы масса работ была физическим трудом, и успеть за талантом было физически трудно. И возникала коллизия — важные для государства виды работ, требовавшие и физических усилий, хорошо оплачивались, поэтому соблазняли и тех, у кого сил и талантов или ума для исполнения таких работ не хватало. Но в жажде заработать такие люди тоже устраивались на эти работы. И тут стахановцы становились для них загонщиками, поскольку, будучи русскими, эти слабые люди все равно гнались за передовиками на пределе своих сил. Казалось бы, успокойся, ведь и так зарабатываешь, сколько хотел, не рвись! Но это русские, они так не могут, они, проклиная все, гнались. И у части рабочих не могла не возникать ненависть к тем, кто талантлив, кто может много заработать и кто заставляет их работать сверх сил.
Большевики совершенно не учитывали той вражды, которая может возникнуть в русских трудовых коллективах из-за раскрытия отдельными членами своих талантов, а настоящая русская артель это учитывала, но об этом чуть ниже, а закончить эту темку я хочу оценкой ее Гитлером. Рассуждая о проблемах войны с СССР, он высказался: «И было бы глупо высмеивать стахановское движение. Вооружение Красной Армии — наилучшее доказательство того, что с помощью этого движения удалось добиться необычайно больших успехов в деле воспитания русских рабочих с их особым складом ума и души». Понял ли сам Гитлер то, что он сказал, но на счет особого склада ума и души он был прав.
Здравый смысл
Причину, по которой крестьянам необходимо объединиться в артели, Энгельгардт объясняет так:
«Крестьяне живут отдельными дворами, и каждый двор имеет свое отдельное хозяйство, которое и ведет по собственному усмотрению. Поясню примером: в деревне, лежащей от меня в полуверсте, с бытом которой я познакомился до тонкости, находится 14 дворов. В этих 14-ти дворах ежедневно топится 14 печей, в которых 14 хозяек готовят, каждая для своего двора, пищу. Какая громадная трата труда, пищевых материалов, топлива и пр.! Если бы все 14 дворов сообща пекли хлеб и готовили пищу, то есть имели общую столовую, то достаточно было бы топить две печи и иметь двух хозяек. И хлеб обходился бы дешевле, и пищевых материалов тратилось бы менее. Далее, зимою каждый двор должен иметь человека для ухода за скотом, между тем как для всего деревенского скота было бы достаточно двух человек; ежедневно во время молотьбы хлеба 14 человек заняты сушкою хлеба в овинах; хлеб лежит в 14-ти маленьких сараях; сено — в 14-ти пунях и т. д. Мне, помещику, например, все обходится несравненно дешевле, чем крестьянам, потому что у меня все делается огульно, сообща. У меня ежедневно все 22 человека рабочих обедают за одним столом, и пищу им готовит одна хозяйка, в одной печи. Весь скот стоит на одном дворе. Все сено, весь хлеб положены в одном сарае и т. д. Мои батраки, конечно, работают не так старательно, как работают крестьяне на себя, но так как они работают артелью, то во многих случаях, например при уборке сена, хлеба, молотьбе и т. п., сделают более, чем такое же количество крестьян, работающих поодиночке на себя…»