Чужие и свои. Русская власть от Екатерины II до Ст - Страница 48

«За неделю либо за две до лесованья артель выбирает старшого: смотреть за работой, ровнять в деле работников и заправлять немудрым хозяйством в зимнице. Старшой, иначе “хозяин”, распоряжается всеми работами, и воля его непрекословна. Он ведет счет срубленным деревьям, натесанным брусьям, он же наблюдает, чтобы кто не отстал от других в работе, не вздумал бы жить чужим топором, тянуть даровщину…». «Хозяин» сам, разумеется, работает топором, как и все остальные, но по своей сути он является и надсмотрщиком за работой артельщиков-повременщиков, но только, как вы видели выше, он надсмотрщик с очень крутыми полномочиями, ему даже кнут не нужен, — по его команде артель изобьет любого артельщика за неподчинение «хозяину» артели.

И возникает вопрос: создавая колхозы, с оплатой колхозников за трудовой день, большевики имели необходимое количество таких надсмотрщиков? Большевиков больше заботило, чтобы марксизм процветал. Вспоминая свою жизнь, могу сказать, что русский рабочий в коллективе такой и есть, как в описании Энгельгардта и Мельникова, но вот таких «хозяев», как дядя Онуфрий, — с таким авторитетом у рабочих, — я встретил, пожалуй, только одного. Я о нем рассказывал в других работах, повторюсь.

В начале 80-х на нашем, и так сплошь проблемном заводе возникла еще одна проблема.

В цехе № 4 на одной из двух закрытых ферросилициевых печах сложилась ситуация, просто оскорбительная для завода. Одна из печей вышла из капитального ремонта и теперь до следующего капитального ремонта должна была работать 10 лет. После капитального ремонта печь разогревают где-то 30—40 дней, и после этого она работает на полной мощности в обычном режиме. Разогрев — операция ответственная, но разогревов завод к тому времени провел уже, надо думать, около 50-ти. Ничего нового и неожиданного в этой операции не было, но… цех не смог ее провести! Я не знал и сейчас не знаю предыстории, но думаю, что в ходе разогрева много раз ломали электроды, их обломки забили ванну печи, на них наплавились карбиды, ходы металла от тиглей под электродами до летки были перекрыты козлами. («Козел» — это обычный термин в металлургии, обозначающий что-то густое, твердое и монолитное там, где все должно быть жидким и рыхлым.) Ферросилиций получался не на подине, а где-то вверху, и стекал не к летке, а выше угольных блоков, образующих внутренние пространства печи, к кожуху печи. Печь за полгода имела несколько аварий, в ходе которых металл вытекал из стен печи в самых разных местах. Свод печи сгорел, новый не ставили, поскольку было понятно, что и он сгорит через день. Закрытая по конструкции печь работала в открытом режиме, да и «работала» — это громком сказано: электроэнергию она жрала, а металла давала очень мало.

Время шло, а ситуация на печи менялась только к худшему, в результате «умники» стали вносить предложение заново капитально отремонтировать эту печь. А это означало построить ее заново. (Для этого старую печь нужно было охладить, разрезать и снять 20-мм стальной кожух, пробурить шпуры, заложить взрывчатку, взорвать ванну печи, убрать руками тысячу тонн обломков, снова смонтировать и отфутеровать печь. На все это нужно три месяца, огромные деньги и большое количество материалов, которые заказываются минимум за год. Но главное, все это было страшнейшим позором, поскольку уже лет 50 в СССР не было ферросплавного завода, штат которого был бы не способен разогреть печь.)

Думаю, что в цехе и все четыре бригады этой печи, и ИТР, в принципе, понимали, что нужно делать, но рабочие не хотели это делать, а у ИТР не хватало духу и, главное, способов их заставить. За отказ рабочего что-то делать ИТР снимает с него премию, т. е. примерно 30 % его общего заработка. Но завод не выполнял план, и премий уже несколько лет не было. Рычаг, которым начальники управляют подчиненными, был сломан, и поднять рабочих на тяжелое дело было невозможно. А дело, повторюсь, было очень тяжелым физически.

(Приношу извинения за непонятную многим терминологию, но написать просто «рабочим надо было работать так, чтобы ж… была мокрая», я посчитал недостаточным.)

Козлы, образующиеся в печи, в принципе, можно убрать и каким-либо альтернативным способом, например дать на них флюс, иногда стружку и т. д. Но это далеко не всегда помогает. Наиболее очевидный путь — расплавить их, но для этого нужно подать в козел тепло в виде образующихся в тиглях под электродами раскаленных газов. В свою очередь, для этого нужно, во-первых, пробить вручную в этих козлах отверстия, чтобы газы могли проходить через них и нагревать их, во-вторых, непрерывно следить за колошником и лопатами или скребками засыпать шихтой отверстия, через которые выходят газы в других местах колошника, — направлять эти газы на расплавление козлов. На промышленной печи мощностью 21 000 кВА такие операции, вообще-то, считаются невозможными. Ведь промышленная печь — это костер около 6 метров в диаметре, а в данном случае еще и с очагами пламени температурой свыше 2000 градусов. И вот нужно подойти к этому «костру» вплотную и орудовать прутом весом килограммов в 20, либо уголком, либо швеллером, и, помогая себе кувалдой, пробивать отверстия в нужных местах колошника (поверхности шихты в печи). При этом на тебе начинает оплавляться каска, размягчаться и стекать на грудь пластиковый щиток, прикрывающий лицо, начинает тлеть и прогорать до дыр суконная одежда, а ты обязан долбить, долбить и долбить эти проклятые козлы. Хотя бы 4 часа в смену, а 4, уж так и быть, отлежись в питьевом блоке.

Печь каждые сутки обслуживают три бригады, четвертая — на выходном. И, естественно, у каждой бригады, принимающей печь, имелась мечта, что эту «заманчивую» работу по обработке колошника сделают остальные бригады. И все четыре бригады рабочих, обслуживающих печь, не получая достойной оплаты уже полгода, тем не менее смотрели друг на друга, ходили вокруг печи и давали «умные» советы инженерам, что бы еще такого в печь дать, чтобы ты не работал, а печь заработала. Но никто из рабочих к операциям, которые действительно могли исправить печь, не приступал.