Чужие и свои. Русская власть от Екатерины II до Ст - Страница 50

Большевики часто сами крайне примитивно классифицировали кулака — тот, кто имеет батраков. Но батраки были не выгодны даже помещикам. Крестьян выгодно было обдирать именно так — заставляя работать на себя как бы свободных крестьян. При этом кулаку не надо было иметь ни рабочего скота, ни инвентаря — все это обязан был иметь и содержать должник, а дополнительную землю можно было арендовать у своих должников или у того, кто ее не в силах полностью обработать, скажем, у безлошадных крестьян. Более того, начинающий кулак мог даже сам выполнить легкие и не требующие спешки операции — мог сам вспахать и засеять. А начинал он пить кровь в самых тяжелых работах, в самое спешное время — в страду.

Я к тому акцентирую внимание на этих аспектах деятельности и внешнего вида кулака, что существует достаточно много всякого рода воспоминаний типа «а вот моя бабушка говорила, что их раскулачили ни за что, просто из зависти». За что раскулачили бабушку, нужно не у бабушки узнавать, а у тех ее односельчан, кто признал дедушку кулаком. Они объяснят, за какую «зависть» они его ненавидели.

Повторю, в принципе, большевикам кулаки были безразличны, у большевиков, как у государственных деятелей и марксистов, не было необходимости конфликтовать с кулаками. Но большевики были народной властью, а СССР был во враждебном к их власти капиталистическом окружении, и большевикам нужна была безусловная поддержка своего собственного народа, посему большевики не могли равнодушно относиться к тем, кого ненавидело большинство народа.

Второе, что следует иметь в виду, — это естественная гибель кулачества при коллективизации. Ведь основой деятельности кулака являлись дача денег (хлеба) в долг и требование возврата долга в виде отработки на кулака. Но объединенные в артель крестьяне, если им и потребуется кредит, будут брать его в банке, а банк требует возврата долга и процентов в виде денег, а не в виде отработки. Кулак превращался в простого крестьянина, его капиталы оставались без применения, он сам из элиты общества опускался в его середину, что, очень возможно, и было самой большой обидой, наносимой кулакам советской властью. Что-что, а то, что коллективизация является их смертным врагом, кулаки не могли не понимать.

История не имеет сослагательного наклонения, тем не менее интересно рассмотреть вопрос удушения кулака его же методом, вернее, конкуренцией с ним. Если вы поняли, о чем написано выше в цитатах Энгельгардта, то для крестьянина проблемой было то, что ему осенью не хватало денег заплатить налоги, и он вынужден был за бесценок продавать хлеб, а потом занимать хлеб у помещика или кулака и за него отрабатывать. Если бы царь или переместил время уплаты налогов на начало года, или создал в селах кредитные учреждения, которые бы под 6 % годовых давали крестьянам осенью кредит, крестьяне перестали бы влачить полуголодное состояние, и сельское хозяйство России рвануло бы вперед. Понятно, что для царя это было невозможно — это разоряло дворян-землевладельцев, а цари по дурости полагали, что эти паразиты-дворяне являются опорой трона.

Но вот почему большевики на это не пошли? Введи они в каждом селе ссудную кассу, а по сути, обучи вести бухгалтерскую книгу кого-то из хозяйственных крестьян, дай ему небольшой капитал, и он от имени государственного банка выдавал бы кредит своим односельчанам. А поскольку этот банкир в своем селе всех знал — кто труженик, кто пьяница, — то выдавал бы кредиты без ошибок и залогов. Такой бы мерой большевики удавили бы кулака конкуренцией задолго до коллективизации. Но большевики на это не пошли.

А ведь это еще раз косвенно подтверждает, что кулаки были болью не большевиков, и большевики о борьбе с кулаками серьезно не думали, в каком-то смысле бездумными исполнителями крестьянской воли.

Но, разумеется, кулаки, уже несколько поколений владевшие деревней, сдаваться не собирались. Менее всего, думаю, кулаки наносили вреда своим террором. Это была не та власть, которую террором можно было напугать, поскольку, что в этом случае надо делать, власть знала. Второй вид вреда — это когда кулаки вступали в колхоз и начинали разваливать его изнутри путем диверсии и саботажа. Пример — Яков Лукич Островнов из «Поднятой целины» Шолохова. Но от диверсий и саботажа остаются крупные следы, по которым враг тоже быстро вычисляется и уничтожается.

И думаю, что хуже всего для власти было действие кулака мало замечаемым оружием — пропагандой.

Кулаки ведь были самыми авторитетными людьми на селе, их слово много значило, особенно для баб, легко поддающихся панике и внушению, стремящихся как можно быстрее осуществить сиюминутное желание и не задумывающихся о последствиях. И будучи русскими, кулаки прекрасно понимали русского человека и могли легко играть на алчности, на желании халявы, на страхе остаться в дураках. Что-нибудь, сказанное ими вскользь, типа: «Умные люди уже волов порезали да мясо продали, а дураки их в колхоз погонят», или: «Хлеб на базаре уже 10 рублей пуд, а государству продавай по рублю — это же грабеж! Даже при царе продавали, как базар скажет. Власть большевистская, вот пусть большевики своей власти по рублю и продают, а мы люди простые — мы горбом заработанное даром отдавать не собираемся», или: «Не дадим хлеба — город сдохнет! Год не отсеемся, и сдадутся большевички!», или: «Косой машешь, горбатишься — и один трудодень! А Иванова сучка в конторе сидит, и тоже один трудодень!» — распространяясь по селам, давало мгновенные разрушительные эффекты безо всяких поджогов и пожаров.